Выставка «Золотая ветвь русской литературы Пушкин и Толстой»

Тема «Толстой и Пушкин» не нова. Ее истоки — в ранних дневниках и письмах Льва Толстого, отзывах критики и воспоминаниях современников писателя. В зависимости от запросов времени и субъективных предпочтений эти свидетельства наполняются новыми смыслами и возможностями для сближения, отталкивания и пересечения двух миров, вот уже третье столетие влияющих на состояние жизни, течение мысли и переживания читателей.

Пушкин и Толстой не встречались, но были современниками чуть более 8 лет. Тем не менее их семейное родство, общие корни родословной и принадлежность одному культурному миру и «высшему кругу», в котором читали и любили Пушкина, помнили и рассказывали о нем общие друзья и знакомые, дает основание говорить о наследовании и преемственности, по-разному выраженной и осознанной Толстым в молодые и зрелые годы: «Многому я учусь у Пушкина — записала его слова С.А. Толстая, — он мой отец, и у него надо учиться».

Преемственность осознавалась писателем прежде всего в контексте развития русской литературы, поэтической формы и языка. И в творческих поисках и открытиях Толстого образы семьи, среды и литературной преемственности находились в постоянном сопряжении с художественной мыслью Пушкина. На присутствие пушкинского контекста указывают не только высказывания Толстого, но и произведения, имеющие у писателей одинаковое название — «Метель» и «Кавказский пленник».

В течение жизни Толстой читал и перечитывал произведения Пушкина, восхищаясь и удивляясь новым впечатлениям. Это чтение помогало понять особенность собственной манеры изложения и новое направление художественной мысли, в котором «интерес подробностей чувства заменяет интерес самых событий». 

«Интерес подробностей чувства» определил характер художественных открытий книги «Война и мир», в которой изображение переживания как события доведено до совершенства. Толстой обратился к тому времени, в котором жил Пушкин. Как известно, Пушкин был очевидцем событий 1812 года. Он помнил старую Смоленскую дорогу, по которой двигался Наполеон в Москву и обратно. Помнил он и Москву, занятую французами. И бесчисленные приметы и проявления жизни, запечатленные в прозе, стихах и романе «Евгений Онегин», стали для Толстого неисчерпаемым источником не только вдохновения, но и представления о подробностях быта, мыслей, переживаний, исканий людей той поры. И радости, печали, утраты людей того времени прояснились не в живописании исторических событий, но в подробностях их переживаний войны и мира. 

Присутствие мира Пушкина было столь явственным, что М.П. Погодин, близко знавший поэта, понял из книги «Война и мир» яснее «его смерть, его жизнь».

Между «Метелью» и «Кавказским пленником» — целая жизнь с творческими взлетами и мучительным переживанием литературного труда автора книги «Война и мир». И только пройдя этот путь, Толстой открыл новые выразительные возможности и иной язык, понятный всем сословиям в «Азбуке» и «Кавказском пленнике», достоинства которых, по его мнению, могут «заключаться в простоте и ясности рисунка и штриха, т. е. языка».

Возвращение к «простоте» произошло не без влияния Пушкина, которого Толстой «с новым восторгом перечел всего». Благодаря «божественному Пушкину» возник замысел нового романа — «Анны Карениной». Возможно, поэтому он и считается «пушкинским», но, может быть, и потому, что обнаруживается сопряжение любовных историй «Евгения Онегина» и «Анны Карениной», поиска героями счастья и представлений о нем их авторов.

Рукописи произведений Пушкина и Толстого, фрагменты писем, дневника, художественных произведений, иллюстрации и фотографии, гравюры и живопись дают возможность проследить движение и подробности проявления этого родства на разных этапах творческой  и личной жизни Толстого.